Начало текста 336 страницы
дочери Марии, работавшей где-то в Запорожской области преподавателем украинской мовы и литературы, побывавшей на немецкой каторге, только слышал. Мария Ивановна казалась суровой, педантичной, лишенной всяких эмоций, национально озабоченной старой учительницей. На деле оказалось все наоборот. Живая, энергичная, деловая, хваткая, несмотря на солидный возраст и неидеальное здоровье. Особо сразил эпизод, зафиксированный на видеопленке Федором. Брат Николай, вытащив фотографию церковного хора, настырно прессингует сестру Марию:
— Ну, кого можешь назвать на этом фото?
Растерявшись от неожиданности, бывалая учительница, почти как первоклашка, тихо и неуверенно, произносит раз за разом:
— Так это же было так давно, никого не помню, никого...
Вдруг протянула руку и говорит:
— Вот это, кажется, Федор Андреевич...
Этой неуверенной, робкой догадке можно верить больше, чем безапелляционным, самоуверенным заявлениям некоторых «знатоков». Человеческая память несовершенна и вместе с тем избирательна.
Впрочем, слово самой Марии Ивановне:
«Родилась я в 1924 году в Тарасовке. Мой дедушка Петр Андреевич был знаменитым пчеловодом. Дожил, как и его брат Федор Андреевич, до раскулачивания. Петра Андреевича признали середняком (его не было уже в живых. Середняком признали его сына Ивана Петровича.— Авт.), а вот Федора Андреевича убили морально, отобрали все добро, заработанное тяжким трудом им и его женой Анной. Их младшая дочь Вера не вынесла издевательств и, когда активисты вывозили все со двора, она упала в обморок и потеряла рассудок. Я хорошо ее помню. Такая красивая была, веселая, очень хорошо пела. (По словам старших сестер Ефимии и Прасковьи, Вера очень походила на свою мать. — Авт.) А когда случилась эта беда, то ее трудно было узнать. Сильно изменилась. На нее больно было смотреть.
Несколько раз приходила к нам, садилась под стенкой на лавку и начинала громко петь, что-то выкрикивать, махать руками, стучать ногами. Потом начинала громко смеяться, вскакивала с лавки, прыгала, разговаривая сама с собой. Мы, дети, в испуге быстро залезали на печь, а мама наша, Ольга, молилась и рыдала, глядя на Веру. Когда кончался приступ, мама брала Веру под руки, спокойно выводила ее во двор и вела домой. Возвратившись, мама еще долго-долго стояла посреди комнаты, что-то шептала, кого-то проклинала, а потом, перекрестившись, начинала молиться. Это истинное воспоминание задевает меня по сей день. Разве можно спокойно вспоминать такое, что сделали изверги с юной, красивой девушкой...
Мама моя, Ольга Петровна, также из Тарасовки, родилась в 1908 году. Девичья фамилия — Гасенко. Всю жизнь проработав в колхозе и выра-
Конец текста 336 страницы
дочери Марии, работавшей где-то в Запорожской области преподавателем украинской мовы и литературы, побывавшей на немецкой каторге, только слышал. Мария Ивановна казалась суровой, педантичной, лишенной всяких эмоций, национально озабоченной старой учительницей. На деле оказалось все наоборот. Живая, энергичная, деловая, хваткая, несмотря на солидный возраст и неидеальное здоровье. Особо сразил эпизод, зафиксированный на видеопленке Федором. Брат Николай, вытащив фотографию церковного хора, настырно прессингует сестру Марию:
— Ну, кого можешь назвать на этом фото?
Растерявшись от неожиданности, бывалая учительница, почти как первоклашка, тихо и неуверенно, произносит раз за разом:
— Так это же было так давно, никого не помню, никого...
Вдруг протянула руку и говорит:
— Вот это, кажется, Федор Андреевич...
Этой неуверенной, робкой догадке можно верить больше, чем безапелляционным, самоуверенным заявлениям некоторых «знатоков». Человеческая память несовершенна и вместе с тем избирательна.
Впрочем, слово самой Марии Ивановне:
«Родилась я в 1924 году в Тарасовке. Мой дедушка Петр Андреевич был знаменитым пчеловодом. Дожил, как и его брат Федор Андреевич, до раскулачивания. Петра Андреевича признали середняком (его не было уже в живых. Середняком признали его сына Ивана Петровича.— Авт.), а вот Федора Андреевича убили морально, отобрали все добро, заработанное тяжким трудом им и его женой Анной. Их младшая дочь Вера не вынесла издевательств и, когда активисты вывозили все со двора, она упала в обморок и потеряла рассудок. Я хорошо ее помню. Такая красивая была, веселая, очень хорошо пела. (По словам старших сестер Ефимии и Прасковьи, Вера очень походила на свою мать. — Авт.) А когда случилась эта беда, то ее трудно было узнать. Сильно изменилась. На нее больно было смотреть.
Несколько раз приходила к нам, садилась под стенкой на лавку и начинала громко петь, что-то выкрикивать, махать руками, стучать ногами. Потом начинала громко смеяться, вскакивала с лавки, прыгала, разговаривая сама с собой. Мы, дети, в испуге быстро залезали на печь, а мама наша, Ольга, молилась и рыдала, глядя на Веру. Когда кончался приступ, мама брала Веру под руки, спокойно выводила ее во двор и вела домой. Возвратившись, мама еще долго-долго стояла посреди комнаты, что-то шептала, кого-то проклинала, а потом, перекрестившись, начинала молиться. Это истинное воспоминание задевает меня по сей день. Разве можно спокойно вспоминать такое, что сделали изверги с юной, красивой девушкой...
Мама моя, Ольга Петровна, также из Тарасовки, родилась в 1908 году. Девичья фамилия — Гасенко. Всю жизнь проработав в колхозе и выра-
Конец текста 336 страницы
Сайт посвящен 100-летию со дня рождения моего отца Сиваша Григория Федоровича, который родился 27 сентября 1908 года по старому стилю в с. Петропавловке, Бердянского уезда, Таврической губернии; в настоящее время с. Тарасовка, Пологовского района, Запорожской области в России и всем, кто его знал, со словами благодарности.