Начало текста 287 страницы
в семье мужа. Привезли в Пологи, на станцию. На перроне было много людей. Крик стоял невообразимый. Затолкали в вагон. Куда везут, никто не знал. Когда приехали, сказали:
— Вологда!
Снега по колено, хотя был конец ноября. Привезли нас на подводах в большой монастырь. Там было уже много людей, в том числе были киргизы. Вдоль стен — трехъярусные нары. Еды практически никакой. Мать ходила попрошайничать, просила только хлеба и картошки.
Весной нас вывезли в лес. Заставили копать землянки на каждую семью. Кровлю делали из коры деревьев. Сосны стояли высоченные, ни дорог, ни жилья поблизости не было, только клочок неба над головой. Одновременно возводили бараки из бревен. В них трехъярусные нары. Заставляли работать детей, мне было 15 лет. Пилили деревья, грузили на машины, Я срубала сучки. Снега в лесу выше пояса. Обувь — лапти, обмотанные тряпками. Ноги мерзли. Кормили очень плохо, баландой без хлеба. Многие умирали. Хоронили прямо в лесу, на делянке, где не было деревьев. Катю и Андрея забрал Ефим: разрешили как малолеткам. Мы с Павлом и другими молодыми поселенцами (человек 10) решили бежать. Ушли ночью. Днем спали, по ночам передвигались. Очень хотелось есть.
Ребята остались в лесу, а нас, девчонок, послали в деревню за едой. Зашли в какую-то хату. Нас приветливо встретили, усадили за стол, покормили и арестовали. Посадили в сарай. Продержали ночь, утром без еды отправили в следственный изолятор. За побег присудили год тюрьмы. В тюрьме с едой было еще хуже. Напали вши.
Писать я не умела, попросила знакомую написать Ефиму три слова:
— Привези хоть гребешок.
Я собиралась им вычесать вшей. Ефим приехал. Привез гребень и продуктов.
Брат Павел дошел ло Тарасовки, потому что беглецы больше не пытались просить еду в селах. В доме брата (Ефима. — Авт.) днем сидел на чердаке, ночью выходил во двор. Надоело. Уехал в Мариуполь, где устроился конюхом в каком-то пригородном хозяйстве. Он был очень стеснительным, не в пример бедовым Ефиму и Андрею.
После тюрьмы меня вернули на лесоразработки. Года через два мы снова удрали. Шли, плыли, ехали, но добрались до родных мест. Я ночью зашла к сестре Марии. Но она сама жила бедно, поэтому я отправилась в Донецк наниматься служанкой. В конце концов устроилась в хорошую семью. Но к ним зашел какой-то дядька и сказал:
— Ваша служанка, наверное, раскулаченная. Пусть покажет справку.
Никакой справки у меня, естественно, не было. Я отправилась за нею в Тарасовку. Но в сельском совете справку мне не дали. Я оказалась на улице. За что такие издевательства? (89-летняя женщина заплакала...)
Конец текста 287 страницы
в семье мужа. Привезли в Пологи, на станцию. На перроне было много людей. Крик стоял невообразимый. Затолкали в вагон. Куда везут, никто не знал. Когда приехали, сказали:
— Вологда!
Снега по колено, хотя был конец ноября. Привезли нас на подводах в большой монастырь. Там было уже много людей, в том числе были киргизы. Вдоль стен — трехъярусные нары. Еды практически никакой. Мать ходила попрошайничать, просила только хлеба и картошки.
Весной нас вывезли в лес. Заставили копать землянки на каждую семью. Кровлю делали из коры деревьев. Сосны стояли высоченные, ни дорог, ни жилья поблизости не было, только клочок неба над головой. Одновременно возводили бараки из бревен. В них трехъярусные нары. Заставляли работать детей, мне было 15 лет. Пилили деревья, грузили на машины, Я срубала сучки. Снега в лесу выше пояса. Обувь — лапти, обмотанные тряпками. Ноги мерзли. Кормили очень плохо, баландой без хлеба. Многие умирали. Хоронили прямо в лесу, на делянке, где не было деревьев. Катю и Андрея забрал Ефим: разрешили как малолеткам. Мы с Павлом и другими молодыми поселенцами (человек 10) решили бежать. Ушли ночью. Днем спали, по ночам передвигались. Очень хотелось есть.
Ребята остались в лесу, а нас, девчонок, послали в деревню за едой. Зашли в какую-то хату. Нас приветливо встретили, усадили за стол, покормили и арестовали. Посадили в сарай. Продержали ночь, утром без еды отправили в следственный изолятор. За побег присудили год тюрьмы. В тюрьме с едой было еще хуже. Напали вши.
Писать я не умела, попросила знакомую написать Ефиму три слова:
— Привези хоть гребешок.
Я собиралась им вычесать вшей. Ефим приехал. Привез гребень и продуктов.
Брат Павел дошел ло Тарасовки, потому что беглецы больше не пытались просить еду в селах. В доме брата (Ефима. — Авт.) днем сидел на чердаке, ночью выходил во двор. Надоело. Уехал в Мариуполь, где устроился конюхом в каком-то пригородном хозяйстве. Он был очень стеснительным, не в пример бедовым Ефиму и Андрею.
После тюрьмы меня вернули на лесоразработки. Года через два мы снова удрали. Шли, плыли, ехали, но добрались до родных мест. Я ночью зашла к сестре Марии. Но она сама жила бедно, поэтому я отправилась в Донецк наниматься служанкой. В конце концов устроилась в хорошую семью. Но к ним зашел какой-то дядька и сказал:
— Ваша служанка, наверное, раскулаченная. Пусть покажет справку.
Никакой справки у меня, естественно, не было. Я отправилась за нею в Тарасовку. Но в сельском совете справку мне не дали. Я оказалась на улице. За что такие издевательства? (89-летняя женщина заплакала...)
Конец текста 287 страницы
Сайт посвящен 100-летию со дня рождения моего отца Сиваша Григория Федоровича, который родился 27 сентября 1908 года по старому стилю в с. Петропавловке, Бердянского уезда, Таврической губернии; в настоящее время с. Тарасовка, Пологовского района, Запорожской области в России и всем, кто его знал, со словами благодарности.